Бродя по интернету и поинтересовавшись К.С. Льюисом (автор "Хроник Нарнии", если кто не помнит), набрела на интересное обсуждение его статьи "Три способа писать для детей", которая может кое-кому (особенно тем, кто обвинял нас в инфантильности и недоразвитости, тем, кто возмущался: неужели у вас такой бедный реальный мир, что надо убегать в вымышленный?) ответить за нас от имени намного более авторитетного автора, чем многие из нас, тут присутствующих. На мой взгляд, это применимо как к чтению бионикловских книг, так и более широко - к увлечению наборами Лего и всем бионикловским (и любым другим) миром.

Приведу только часть статьи - она большая, но, если хотите, могу потом продолжить. И то, предупреждаю сразу, читать придется долго. Но оно того стоит, ИМХО.... Если же нет, и это оффтоп - администраторы, чьи ники оранжевого цвета, вправе удалить тему (но что-то мне подсказывает, что они этого не сделают ). Итак:


Если детская книга – просто верная форма для того, что автору нужно сказать, тогда те, кто хочет услышать его, читают и перечитывают ее в любом возрасте. Впервые я прочел «Ветер в ивах» и книги о Вастаблах, когда мне уже было под тридцать, но не думаю, что поэтому они доставили мне хоть сколько-нибудь меньшее удовольствие. И я готов утверждать, что это – правило: книга для детей, которая нравится только детям – плохая книга. Хорошие – хороши для всех. Вальс, который приносит радость лишь танцорам – плохой вальс.

Думаю, это правило в первую очередь относится к моим любимым жанрам детской литературы – сказке и фантастике. Слово «взрослый» в устах современных критиков обычно выражает одобрение. Они борются с тем, что зовется «ностальгией», и презирают то, что прозвали «питерпенством». Если вы признаетесь, что гномы, великаны, говорящие звери и волшебницы по-прежнему дороги вам и в пятьдесят три, вряд ли ваша вечная молодость удостоится похвалы, скорее ее назовут задержкой в развитии, достойной презрения и жалости.

Я хочу сказать несколько слов в свою защиту не потому, что эти обвинения чересчур задевают меня. Просто то, о чем я поведу речь, отражает мой взгляд на сказки, да и на литературу в целом. Защиту я построю на трех положениях.

1. Для начала скажу: tu quoque. Критики, для которых такое нейтральное слово, как «взрослый», имеет положительный оттенок, сами взрослыми быть не могут. Выглядеть постарше, восхищаться взрослыми только потому, что они взрослые, краснеть от одной мысли, что тебя примут за ребенка, – приметы детства и отрочества. Для ребенка и подростка – это в меру здоровые симптомы. Молодые мечтают вырасти. Так и надо. Но тот, кто и в зрелости озабочен, взрослый ли он, действительно отстал в развитии. В десять лет я читал сказки украдкой, и мне было бы стыдно, если бы кто-то обнаружил это. Сейчас, когда мне пятьдесят, я читаю их, не таясь. Я вырос и оставил младенческое, в том числе – страх показаться ребенком и желание быть очень взрослым.

2. Мне кажется, сейчас у многих сложились неверные представления о том, что же такое развитие. Мне до сих пор по вкусу все, что я любил в детстве, и вот я слышу: вы отстали в развитии. Но ведь отстает в развитии не тот, кто отказывается терять старое, а тот, кто не может приобрести новое! В детстве вино вряд ли поправилось бы мне, сейчас я люблю его; но и лимонный сок по-прежнему кажется мне вкусным. Я называю это ростом или развитием, потому что стал богаче; там, где раньше у меня была одна радость, теперь их – две. Но если бы пришлось разлюбить лимонный сок, прежде чем я полюбил вино, это было бы не ростом, а обычным изменением. Сейчас мне нравятся Толстой, Джейн Остен и Троллон, люблю я и сказки и говорю, что вырос. Если бы я перешел к романам, отказавшись от сказок, я бы не вырос, а просто изменился. Дерево растет, прибавляя кольца, а вот поезд не растет, путешествуя от одной станции к другой. На самом деле все это много сильней и сложней. Мне кажется, сейчас я сознаю, что вырос, читая именно сказки, а не романы. Теперь я получаю от них куда больше удовольствия, чем в детстве, – я способен больше вкладывать и, конечно, больше извлекать. Но здесь я не хочу акцентировать внимание на этом. Даже если бы я просто полюбил серьезные книги, сохранив при этом любовь к сказкам неизменной, результат все равно назывался бы развитием, а брось я одно, чтобы подобрать другое – нет. Конечно, в процессе роста случаются, к несчастью, и потери. Но основа развития не в этом, и уж точно не поэтому мы так стремимся расти. А если выбрасывать старое и оставлять позади станции – главное достоинство развития, почему же мы останавливаемся на зрелости? Отчего маразм не приводит нас в восторг? Почему, теряя зубы и волосы, мы не поздравляем друг друга? Кажется, некоторые критики путают развитие с ценой, которую мы платим за него, и даже рвутся сделать эту цену гораздо выше, чем ей положено быть в природе.

3. Связывать сказки с детьми возможно лишь в частных случаях. Помоему, наибольший вклад в изучение этой проблемы внес Толкин. Если вы уже читали его эссе о сказках, вы знаете, что прежде сказки не были адресованы преимущественно детям, их любили все. Потом сказку постигла участь старой мебели – выйдя из моды в литературных кругах, она очутилась в детской. Но многим детям сказки не нравятся, так же как не нравятся диваны из конского волоса; а многие взрослые эти книги любят, так же как любят кресла-качалки. Наверное, любовь к сказкам и у старых, и у молодых объясняется одной и той же причиной, хотя вряд ли кто-то точно назовет ее. Я склоняюсь к двум теориям – Толкина и Юнга.

Согласно Толкину, прелесть сказки заключается в том, что в ней человек полнее всего реализует себя как созидатель. Он не «комментирует жизнь», как любят говорить сегодня; он творит, в меру возможностей, «вторичный мир». Как считает Толкин, поскольку в этом – одна из функций человека, ее успешное осуществление всякий раз приносит радость. По мнению Юнга, сказка высвобождает архетипы, которые хранятся в коллективном бессознательном, и, когда мы читаем хорошую сказку, мы следуем принципу «Познай себя». Рискну дополнить это собственной теорией, она не касается сказок в целом, а только одной их черты. В сказках мы встречаем существ, непохожих на людей, но ведущих себя почти как люди, – великанов, гномов, говорящих зверей. Я считаю, что этот прекрасный символ, помимо всего прочего, позволяет описать человеческую психологию и типы характеров гораздо короче, и доступней, чем в романах. Вот, к примеру, господин Барсук из «Ветра в ивах», невероятный сплав неприветливости, грубых манер, застенчивости и доброты. Знакомясь с ним, ребенок впитывает в себя знания о людях и английской социальной истории. Получить эти знания по-другому он не смог бы.

Могу продолжить

Ал, от меня тебе большая просьба продолжать! Очень интересно и поучительно, а для меня к тому же очень актуально...

Поддерживаю, продолжай. Мне определённо понравилось. Как всю статью прочитаю, надо потом будет отпечатать и как-нибудь маме под руку подсунуть.

Моя мама ничего не имеет против биониклов. Разве что говорит, что мне уже поздно ими увлекаться. Но я ее не слушаю.

Продолжение...

Не все детские книги фантастические, и не все фантастические книги – детские. Даже в нашем веке, столь чуждом романтике, вы все-таки можете написать фантастическую историю для взрослых, хотя прежде вы должны сделать себе имя в каком-то более модном жанре, иначе никто ее не издаст. Но ведь иногда автор чувствует, что не просто фантастическая история, а фантастическая история для детей – единственно верная форма для того, что он хочет сказать. Разница здесь едва заметна. Его фантастические книги для детей и для взрослых будут намного больше походить друг на друга, чем на обычные романы. Вероятно, его читатели прочтут и те и другие. Думаю, мне не надо напоминать вам, что четкая классификация книг по возрастным группам, столь любезная сердцу издателя, имеет мало общего с действительностью. Тот, кого сейчас упрекают, что он слишком стар для детских книг, в детстве выслушивал упреки, что читает слишком серьезную литературу. Достойные читатели не подчиняются расписанию. Точно не скажу, почему однажды я вдруг почувствовал, что не просто сказка, а сказка для детей – это как раз то, что я должен написать, хоть убей. Может, оттого, что она позволяет и даже обязывает не затрагивать то, что я и сам хотел оставить в стороне. Она требует сосредоточиться на событиях и сдерживает моего «буйного демона», как выразился один добрый проницательный критик. Кроме того, она не терпит длиннот, что тоже плодотворно.

В этой дискуссии я с таким жаром отстаиваю сказки, поскольку знаю их и люблю больше всего. Но это вовсе не значит, что я отвергаю любой другой жанр детской литературы. А вот сторонники этих других часто выносят сказке суровые приговоры. Примерно раз в столетие какой-нибудь умник объявляет ее вне закона. Возможно, стоит сказать несколько слов в защиту сказки как детского чтения. Сказку обвиняют в том, что она создает у детей неверные представления о мире. Я думаю, другие книги обманывают детей гораздо чаще. Скорее, именно «правдивые рассказы для детей» лгут им. Я никогда не ждал, что реальный мир окажется таким, как в сказке; а вот школу представлял себе так, как в книгах. Сказки меня не разочаровали, рассказы о школе – да. Истории о приключениях и успехах, вполне возможных, в том смысле, что они не нарушают законы природы, но совершенно невероятных, гораздо опаснее сказок: они-то и будят ложные надежды.

Почти так же я отвечу и на столь частый упрек в бегстве от жизни, хотя это вопрос непростой. Правда ли, что сказки уводят детей в мир исполнения желаний – мир болезненных иллюзий, вместо того чтобы научить их смотреть в лицо трудностям? Проблема эта очень остра. Давайте положим книгу сказок рядом с книгой про школу либо еще какой-нибудь, на которой стоит пометка «Книга для мальчиков» или «Книги для девочек». Конечно, и та и другая рождают в нас желания. Нам хочется пройти сквозь зеркало и очутиться в сказочной стране. Нам также хочется греметь своими талантами на всю школу, разоблачить шпионов, объездить лошадь, которая никого к себе не подпускала. Но как различны эти желания! Во втором случае, особенно если речь идет о чем-то столь близком, как школа, желание наше ненасытно и смертельно опасно. В мечтах его осуществить очень просто; и мы убегаем туда, забыв обо всех не­удачах, а потом возвращаемся в реальный мир, по-прежнему разочарованные. Мы видели себя объектом восхищения и радовались только этому. Мы льстили своему эго. Чудесная страна – совсем иное. Ребенок, в общем-то, не стремится в сказку так же, как жаждет прослыть героем среди друзей. Неужели вы думаете, что он на самом деле мечтает о всех трудностях и опасностях сказочной страны? Мечтает, чтоб по соседству жили драконы? Нет. Вернее было бы сказать, что сказка будит в ребенке тягу к чему-то смутному и недосягаемому, а к чему – он и сам не знает. Потому-то сказка и волнует. Реальный мир в глазах ребенка не тускнеет и не делается скучным, наоборот, у него появляется глубина. Сказка обогащает его. Прочитав о заколдованных лесах, ребенок не будет презирать настоящие; для него каждый лес станет чуть-чуть заколдованным. Желание это – совсем особое. Читая рассказы про школу, о которых я говорил, мальчик желает успеха и несчастен (закрыв книгу), потому что добиться его не сможет. Читая сказку, мальчик счастлив просто оттого, что желает. Он не сосредоточен на себе, как час­то бывает в первом случае.

Я вовсе не имею в виду, что о школе писать нельзя. Я просто говорю, что такие книги намного чаще, чем сказки, становятся пищей для нездоровых фантазий. Это касается и чтения для взрослых. На первый взгляд опасные иллюзии всегда очень реалистичны. Жертва грез читает не «Одиссею», «Бурю» или «Змея Уроборуса»; он (или она) кормится историями, где есть миллионеры, неотразимые красавицы, шикарные отели, пальмовые пляжи, постельные сцены – вещи, которые на самом деле могли бы случиться, должны случиться, случились бы с читателем, если бы тому повезло. Как я сказал, существует два вида желаний. Одно – аскеза, духовное упражнение, а другое – болезнь.

Гораздо более серьезное обвинение выдвигают те, кто не хочет, чтобы детей запугивали. Я не могу недооценивать его; слишком часто в детстве меня изводили ночные кошмары, и я не хотел бы стать для какого-то ребенка причиной этих адовых мук. Но ведь, с другой стороны, ни один из моих страхов не возник из сказок. Я был специалистом по гигантским насекомым, за ними шли привидения. Скорее всего, привидения появились из книг, хотя, конечно, не из сказок, а вот насекомые уж точно не оттуда. Не знаю, что мои родители должны были сделать, чтобы избавить меня от этих омерзительных многоногих существ. В этом-то и трудность. Заранее сказать нельзя, что может напугать ребенка до такой степени. Я говорю: «до такой степени», потому что страх страху рознь. Те, кто считает, что нельзя запугивать детей, имеют в виду одно из двух. Либо (1) мы должны оградить ребенка от мучительных, калечащих, патологических страхов, против которых мужество бессильно, фобий; не нужно класть на плечи ребенка то, чего он вынести не сможет. Либо (2) мы должны скрыть от него, что он родился в мире, где есть смерть, насилие, боль, приключения, героизм и трусость, добро и зло. Если речь идет о первом, я – за, если о втором – против. Во втором случае мы действительно даем ребенку неверные представления о жизни и уводим его от реальности. Нелепо так воспитывать людей, которые родились в век ОГПУ и атомной бомбы. Поскольку им придется сталкиваться с жестокими врагами, пусть хотя бы знают об отважных рыцарях, мужестве и стойкости. Иначе вы лишь усложните им жизнь. Впрочем, жестокость и кровь в книгах не вызывают у детей никаких болезненных страхов. Это показывает человеческий опыт, и я на его стороне, против современных реформаторов. Пусть будут злые короли и казни, битвы и темницы, великаны и драконы, а в конце – злодеев уничтожат. И никто не убедит меня, что ребенок испугается этого больше, чем хочет и должен. Ведь на самом-то деле ему хочется чуть-чуть бояться.

Фобии – совсем другой разговор. Я не верю, что их можно контролировать с помощью литературы. По-моему, с ними мы рождаемся. Случается, конечно, что именно в книге ребенок найдет нечто ужасное для себя. Но будет ли это источником страха или только поводом? Если бы не эта книга, такой страх могло бы внушить что-то другое, иногда совершенно непредсказуемое. Честертон рассказывал нам о мальчике, который больше всего на свете боялся коровы па памятнике принцу Альберту. Я знаком с человеком, которому в детстве ужас внушала Британская энциклопедия – ни за что не угадаете почему. Даже если вы ограничите своего ребенка безобидными историями, в которых никогда ничего опасного не происходит, его страхов вам не победить. Но вы лишите его всего, что могло бы облагородить их, сделать их терпимей. Ведь в сказках мы встречаем не одних злодеев, мы находим там прекрасных утешителей и защитников. А сами злодеи не только ужасны, но и величавы. Было бы замечательно, если малыш, проснувшись ночью и услышав какие-то звуки, не боялся бы. Но раз уж он все равно испугается, пусть лучше думает о великанах и драконах, чем о заурядных взломщиках. И мне кажется, святой Георгий или рыцарь в сияющих доспехах послужат лучшим утешением, чем мысль о полиции.

А вот если бы мне предложили сделку – избавиться от ночных кошмаров, но так никогда и не узнать о волшебной стране – выиграл бы я? Для меня это серьезный вопрос. То, что я пережил, было ужасно. И все же такая цена – слишком высока.

Это бы на форуме "Материнство" (так он назывался, если не ошибаюсь? - помните?) выложить. Может, если там спорили с нами, хоть Льюис их убедит?

Замечательно, просто замечательно .


Насколько я помню, они всё-таки потом успокоились. Но у нас в руках появилось серьёзное оружие . Спасибо тебе Al .

-TN-

Всё!Теперь никто не будет обзываться на меня маленьким ребёнком!Спасибо тебе AL!

Пожалуйста . (Я, конечно, понимаю, что ответ несколько запоздал, но лучше поздно, чем никогда).

Всё это оч хорошо, но родителям думаю пофиг.

А Моим наполовину пофиг.

А я устал спорить со своим Папой...

Конешно Ал спасибо,но моих родителей не убедить...Они посчитают это чушью собачьей,а если показать друзьям,то так они и читать то толком не станут,покроют жёстким матом листок и с концами...

Ну... мои родители тоже были против... Раньше...

а я своих уговорил и очень легко

Правильно сделал!